Анархеология: интервью с Дэвидом Широ

(перевод Глеба Коломийца)

 

- Ваши работы я впервые увидел в галерее асемического письма Майкла Джейкобсона «The New Post-literate». Я знаю, что асемическое письмо не связано с однозначными, постоянными смыслами. Верно ли это утверждение относительно Ваших работ? Ты выражаешь конкретные смыслы или, наоборот, Ваше сознание номадическое, хаотическое? Или, возможно, для Вас творчество связано, прежде всего, с выражением чувств?

 - Свой ответ я бы хотел предварить рядом, условно говоря, эпиграфов:

 «Перед тем как творить, расслабься, глядя на заплесневелые, влажные стены, и ты увидишь, как формы проявляются из бессмысленных разводов».
- Микеланджело

 «Лучший из космоса – это мусор, выброшенный, куда попало»
- Гераклит.

 «Составить окончательный словарь из слов и выражений, понятия которых столь непрочны и изменчивы, просто невозможно».
- Уильям gay movies С. Берроуз, «Джанки».

 

 «Это было в те дни, когда я бродил голодный по Христиании, этому удивительному городу, который навсегда накладывает на человека свою печать...»
- Кнут Гамсун, «Голод».

 

 «Один и тот же человек, увиденный с разных углов, становится чрезвычайно интересным и разнообразным; мне mom sex кажется, я мог бы смотреть на него месяцами, не меняя положения, только лишь, смещаясь немного влево или вправо».
- Поль Сезанн

 

«Асемия – повреждение нервной системы, при котором пропадает способность понимать любые символы или знаки. Это более тяжелое состояние, по сравнению с афазией, неспособностью читать.
Асемическое письмо — семантический тип письма, при котором не употребляются слова. В широком смысле, «асемический», значит — «лишенный специфического семантического содержания (содержимого)».
- Из википедии

 У меня было много асемических работ ещё до того, как я узнал, как называется то, чем я занимаюсь – соединение линий и форм, которые напоминают письмо, но их значение и содержание при этом лежит за пределом письма. Эти линии и формы лишь указывали на эмоции, чувства и образы, которые появляются на периферии моего сознания, которые невозможно описать речью или письмом. Хотя, не совсем на периферии; эти невыразимые образы, которые не желают быть «схваченными» общепринятым языком (он способен уничтожить что угодно!), быстро перемещались в самую сердцевину моей личности.

Кроме того, я часто ловил себя на пресыщении языком – не языком самим по себе, а общественным его вариантом, который способен любое слово превратить в ложь или собственную противоположность, не говоря уже о способности скрывать истинное значение слов от людей.

Такие умонастроения у меня появились ещё в 80-х, и с каждым годом отвращение нарастало. Особенно противен мне современный американский язык, который стал пародией на самого себя. Пропаганда, «язык власти», стала напоминать новояз из книги Оруэлла «1984». Единственное отличие состоит в том, что американский язык очень быстро сменяет стиль говорения об hot lesbian porn образах, событиях, людях, концептах, заявляя, что они «изменились», т.к. у них теперь другие названия. На самом деле, ничего не меняется…

Первое желание вырваться за пределы языка возникло в 1980-х. Когда я впервые вышел в Интернет, это желание значительно усилилось – количество языка в Интернете просто непереносимо.

Другое впечатление – американская филологическая поэзия – страшно тираническая вещь! Формальная школа пытается создать впечатление, что язык подчиняется только узкому кругу единомышленников, а остальные – жалкие неудачники, аутсайдеры.

Ощутить себя изгоем в литературе – значит понять, что ты уже был им долгое время, всю жизнь, осознать, что роль изгоя – то, что нужно для тебя; внутренние переживания «изгнанника», «исключенного», «неугодного» становятся безграничной свободой. Ты не должен подчиняться никаким идеям или художественным формам, никто не дает тебе приказаний, и нет того, кому ты должен подчиняться. Ты открываешь в себе чувство подавленности, которое порождается тиранией правил и установок Узкого Круга Избранных, и чем дольше ты свободен от этого гнета, тем меньше чувство подавленности.

Так что, для меня асемическое письмо тесно связано с этим чувством внешнего (изгнание, «исключенность») , потому что асемия не знает правил, кругов, авторитетов… Хотя, сейчас асемическое письмо становится модой. Я уверен, что со временем области творческой свободы будут колонизированы правилами, экспертами, «звёздами», как это происходит всякий раз, когда нечто привлекает внимание большого количество людей. Однако, мне кажется, что творческий импульс, стоящий за асемическим письмом, гарантирует что принципиальная ориентация этого искусства вовне не погибнет.

Когда ты осознал Подавление, которое порождается Внутренним, возникает и чувство направленное вовне, и оно позволяет совершать любые перемещения, ты не скован принадлежностью к Внутреннему [Кругу Избранных], т. к. Внешнее всегда с тобой, его надо отыскать. Внешнее удалено даже от легитимированных компонентов асемического письма. Я стараюсь искать материал для моих работ именно в этой области. Когда я сталкиваюсь со словами, буквами, цифрами, они кажутся мне незакрепленными во времени, хотя они, в то же время, принадлежат вывескам, знакам, покрышкам, запчастям машин или кускам бетона – любым предметам, которыми я пользуюсь при создании своих работ. Это ощущение незакрепленности во времени и пространстве исходит от тех вещей, которые я приношу с улицы домой (обломки любых предметов с буквами, словами, цифрами). Мне остается только «обработать» найденные мной вещи. Я никогда не ищу конкретных вещей, потому что поиск чего-то конкретного на улице налагает ограничения, и противостоит моей «идеологии зрения». Мое «искусство рассматривания» серьезно бы пострадало, если бы я искал что-то конкретное или пытался бы купить какой-то предмет (как сюрреалисты покупали материал на блошиных рынках), который бы непосредственно соотносился бы с заранее подготовленным мной вопросом, концептом, переживанием, идеей.

Между случайно найденными предметами и предметами, подобранными под заранее animated porn продуманную идею, существует огромная разница.

Смысл моей работы состоит payday loans в том, чтобы рассказать о безосновности языка, и один из способов сделать это – работать с материалами, которые существовали или до сих пор существуют в пространстве улицы. Эти предметы испытывают воздействие времени (допустим, через погодные явления), либо воздействие человека (огонь, городской смог, военные действия, дорожные работы, удары и др.). Когда буквы и цифры проходят через эти воздействия, они становятся всё менее и менее разборчивыми, и в меньшей степени связанными между собой. Предметы постоянно смещаются, они дрейфуют в пространстве; слова и буквы медленно разрушаются, превращаются в пыль или замолкают на долгое время… Я постоянно ощущаю процесс «стирания» языка внутри себя, а в пространстве, в предметах нахожу непосредственные подтверждения этому.

В археологии существует термин «тафономия», который я очень люблю. «Тафонономия» - исследование предметов в настоящий момент. С этих позиций истертые или свеженанесенные надписи наделяются чертой сходства – и те и другие существуют здесь и сейчас. Такой подход позволяет избежать сентиментально-романтических вздохов, зачастую сопровождающих образ руин – того, что некогда было цельным, а сейчас остались лишь обломки былой структуры. Тафономиста не беспокоит вопрос, чем был предмет, его волнует, каков этот предмет сейчас. Такое восприятие освобождает от необходимости оценивать предметы, как нечто, перемещающееся во времени. При этом, за ними сохраняется статус объектов, имеющих свое место, свое расположение, которое оказывает на них определенное влияние.

Эти формы, линии, цвета, намеки на высказывание или молчание, шепот, пение, порождаемые (городским) ландшафтом, проявляются, создаются без моего вмешательства, они живут своей собственной жизнью. И эта жизнь отчасти отражается в моих работах. Сам материал делает за меня полдела. Предметы, с которыми я работаю, взывают ко мне, вступают со мной в диалог. Я бы не назвал свои взаимоотношения с материалом «сотрудничеством», это скорее, «отыскивание» в нашем двуединстве чего-то «третьего». Именно это имел в виду Брайан Гайсин, называя совместную работу «третьим умом» (аллюзия на строку Т. С. Элиота «Кто тот третий, что всегда идет за тобой?»[1])

По словам Пауля Целана, «Поэзия больше не проникает в нас, она выставляет себя (на обозрение/растерзание)»[2]. Однако, в наше время, большая часть поэзии уклоняется от этого «выставления», «обнажения». Теперь поэзия – это некий продукт, полученный путем встраивания концепта «поэзии» в произвольный материал. Я сильно надеюсь, что моя поэзия – ВЫСТАВЛЯЕТ СЕБЯ.

Чего я хочу достичь? Я хочу быть сопричастным диссеминации Порядка, проникнувшего внутрь (как в афоризме Целана) Сущего. Если Хаос длится достаточно долго, он обретает новые свойства, становится не-только-Хаосом – он порождает из себя новые формы, композиции, цвета, и, таким образом, налаживается продолжительный обмен между Порядком и Хаосом. Этот обмен поставляет мне идеи для новых работ. Сам материал подсказывает мне, как с ним взаимодействовать. Предметы порождают не только идеи, но и формы, звучания, концепты, сны, грёзы. Сами предметы переживают свои индивидуальные видения, концепты, звучания, образы, формы, цвета, линии…

То, чем hot milfs занимаюсь, я назвал для себя «анархеологией» - гибрид «анархии» и «археологии»….

То, что присутствует в моих работах таинственно во многих смыслах этого сова, это нельзя «объяснить» - это невыразимо, загадочно, суггестивно, но при этом не символично… Совсем нет! В моих произведениях происходит внутреннее взаимодействие памяти, грёз, воображения, сновидений и конкретного факта, всего того, что создает непереводимый иероглиф визуального образа. Когда я рисую, лист бумаги разделяет меня и мои материалы. Там, где возникает соприкосновение художника и материала, мы работаем вместе, танцуем, поём. В этом месте ведутся переговоры между хаосом и порядком. Я никогда не понимал, что я делаю, когда занимаюсь творчеством, т.к. я ни в кого не проникаю. Напротив, я освобождаю свои руки и глаза, чтобы голоса и формы самой Земли высказались в моих работах.

Поэтому «отыскивание», о котором я говорил ранее, для меня становится «Истинной Случайностью», т.к. не lesbian porn movies существует никакого запрограммированного периметра, внутри которого Случайность срабатывает как «предопределенная случайность» или «необходимая случайность». Многие поэты делают так, чтобы их словесные структуры проникали в область, где случайность появляется по необходимости, она запрограммирована. Для «отыскивания» не существует такой области, такого периметра, программы, координат, нет приказа или, метафорически выражаясь, Режиссера, который проникает в меня, управляет мной, становится во мне инстанцией поэтического или художественного. Точно так же и материал сам избирает путь взаимодействия со мной. Вот и получается… «выставляет себя, а не проникает в…».

Мне кажется, gay sex «отыскивание», будучи привязано в конкретному месту, моменту, звуку – ко всем этим вещам, происходящим одновременно, - и есть – то, что ты называешь «номадическим», то, что дает ощущение незакрепленности букв, слов, фрагментов во времени и пространстве. Это происходит потому, что объекты перемещаются в пространстве, благодаря воздействию времени, стихий и человека.

 (продолжение в следующем номере)

< Prev		Next >